Русская сверхсмертность: ковид или не ковид? (ИНФОГРАФИКА)

Кто-то может сказать: зачем так много цифр и фактов, когда уже давно всё понятно. Но понятно, увы, далеко не всем, и я не теряю надежды достучаться до своих заблудших братьев…

Второй год на России наблюдается избыточная (то есть превышающая обычный ожидаемый уровень) смертность. В 2020-м умерло на 324 тысячи сограждан больше, чем в 2019-м. Негативная тенденция сохраняется до сих пор.

По самым свежим данным Минздрава, июньская смертность 2021 г. значительно превышает июньскую прошлогоднюю, хотя и та в сравнении с предыдущими годами уже была серьёзно повышена (Таблица 1).

В общей сложности, за последние пятнадцать месяцев из жизни «сверхпланово» ушло около 550 тысяч россиян. Это потери, превышающие уровень армейских потерь в годы Первой мировой. В чём причина разразившейся катастрофы?

На первый взгляд, ответ очевиден — эпидемия ковида. Но многие не верят, что наших соотечественников убивает именно коронавирус.

Несогласные приводят самые разные альтернативные версии, среди которых: глубокий социально-экономический кризис; развал системы здравоохранения; переключение медицины на ковидных пациентов и полный провал по остальным заболеваниям; избыточные санитарные меры, которые сами по себе губят здоровье и жизнь.

Общество запуталось в многочисленных объяснениях и не может дать адекватную оценку ситуации. А значит, не может и адекватно действовать. В результате нашего замешательства жертвы только растут.

Задача этой статьи — разобрать все аргументы, опираясь на максимально достоверные данные. Нам жизненно важно приблизиться к истине и дать единый, общенациональный ответ на брошенный вызов, иначе пляска смерти грозит затянуться надолго.

Когда это началось?

Очевидно: если главной причиной русской смертности являются системные, долгосрочные проблемы — бедность населения, деградация здравоохранения и т. п., — избыточная смертность должна нарастать непрерывно и проявиться задолго до прошлого года. Такая картина, например, наблюдалась во времена «шоковых реформ», о чём красноречиво говорит Таблица 2.

Для понимания Таблицы учтём, что с 1960 по 1987 в РСФСР существовал устойчивый тренд медленного роста смертности, в среднем на 25 тысяч в год, прежде всего из-за увеличения доли пожилых людей.

Но уже в 1990 году смертность начала заметно выбиваться из тренда, ускорилась в 1992-м и достигла темпов, сравнимых с нашим 2020-м годом, только в 1993-м, на четвёртый год развивавшейся демографической катастрофы.

Однако в современной Российской Федерации никакой постепенно нарастающей катастрофы не наблюдалось.

Наоборот, начиная с 2005 года и вплоть до злополучного 2020 года смертность систематически снижалась (см. Таблицу 3). При чтении этой таблицы учтём, что с 2014 года сюда добавилась статистика Крыма и Севастополя, с их ежегодным уровнем в 33-37 тысяч смертей.

Получается, что несмотря на продолжающееся увеличение доли стариков в нашем населении, русская смертность на протяжении 14 лет снижалась. Ни экономический кризис 2008-09 годов, ни углеводородно-санкционный кризис 2014-15 годов не смогли поколебать этого позитивного тренда.

Иногда наблюдались краткосрочные всплески смертей (например, в июле — августе 2010-го или в марте 2015-го), но они не отменяли общей положительной тенденции.

Отсюда с неизбежностью следует вывод: проблемы, существующие в российской социальной политике и в здравоохранении в предыдущие полтора десятилетия, не вели к росту смертности.

Они вряд ли могли проявиться столь бурно и скачкообразно, как в последние полтора года. Здесь не обошлось без вмешательства иного, постороннего фактора.

Кстати, первый квартал 2020 года тоже не предвещал беды: за три последних допандемийных месяца на России умерло на 12,8 тысячи, или на 2,7%, меньше людей, чем за январь — март 2019 года.

Избыточная смертность проявилась в Москве только в апреле 2020 года, в большинстве других регионов Европейской части страны — в мае 2020 года и к осени стала присутствовать повсеместно, вот уже который месяц подряд являясь постоянным спутником российской демографии.

Взрывной рост российской смертности совершенно точно совпал с распространением коронавирусной инфекции, занесённой через западные границы (ведь границу с Китаем закрыли уже в начале февраля, а с Европой тянули до середины марта) и попавшей в первую очередь в столицу (жители которой гораздо чаще наносят визиты за рубеж).

Полное совпадение эпидемической и демографической картин не позволяет связать участившиеся похороны наших сограждан с чем-либо иным, кроме разразившегося коронакризиса.

Однако следом за этим выводом встаёт новый вопрос: в какой степени «сверхплановые» смерти вызваны непосредственно заболеванием под названием ковид, а в какой степени являются продуктом неверной или неэффективной реакции нашего общества и государства на эту эпидемию?

Жертвы вируса или жертвы паники?

На самом старте пандемии возникли сомнения: так ли серьёзно новое заболевание, чтобы предпринимать против него столь экстраординарные меры? Или мы имеем дело с очередной газетной «шумихой» или даже с глобальной провокацией?

Если говорить о позиции научного сообщества, такие сомнения высказывало явное меньшинство учёных, но, поскольку запрос на коронаскептицизм в обществе был огромен, они сразу стали звёздами YouTube и в какой-то степени — лидерами общественного мнения.

С их точки зрения, ношение масок, изоляция и прочие санитарные ограничения угрожают здоровью гораздо сильнее, чем сам коронавирус.

Не по этой ли причине на России возникло такое внушительное количество жертв? Полтора года спустя мы располагаем достаточным количеством фактов, чтобы аргументированно ответить на этот вопрос.

Очевидно, что Россия далеко не рекордсмен по строгости санитарных ограничений в период пандемии.

Мало того, что в нашем обществе по-прежнему действует хрестоматийный принцип «суровость законов смягчается необязательностью их исполнения», так и сами российские меры были не столь суровы, как в Европе, не говоря уже о Восточной Азии.

Год назад вся мировая журналистика, не исключая отечественную, с едкой иронией писала о тотальных ограничениях, введённых в Китае. Однако ни безвылазный карантин, ни поголовное ношение масок не привели в этой стране к вспышке смертности.

Напротив, именно Китай и принявший похожую стратегию Вьетнам отделались минимальными человеческими потерями: на два порядка ниже, чем на России. Эти две страны не только сберегли своих людей, но практически свели к нулю распространение коронавируса на своей территории, первыми отменили ограничения и единственными на планете показали в 2020 году экономический рост.

Правда, китайская и вьетнамская статистика вызывают в публичном пространстве такой же скепсис, как полтора года назад уханьский локдаун. Возможно, такое отношение несправедливо и вызвано европейским высокомерием.

Но в двух других странах Восточной Азии — Японии и Южной Корее — учётная политика считается всецело достоверной. И она говорит о том же: жёсткие всеохватные меры позволяют полностью избежать повышения смертности в пандемию.

Известно, что японцы и корейцы, как и китайцы, в этот период носят маски практически поголовно. В этом легко убедиться, прогулявшись по центру Москвы или Петербурга: в массе людей, игнорирующих масочный режим на улицах наших столиц, вы не обнаружите ни одного монголоидного лица — все гости из Восточной Азии «укрыты тканевым забралом».

К этому добавляется столь же высокая санитарная дисциплина в иных вопросах. Что же происходит в этих странах со смертностью? Как повлияли на них «сверхжестокие», «избыточные» и даже «вредные», с точки зрения некоторых экспертов, меры?

В Южной Корее в 2020 году умерло 307,7 тысячи людей — на 4% больше, чем год назад (здесь и далее источник цифр по Корее — официальный сайт статистики Kostat.go.kr). Потерять 12 тысяч сограждан для страны с населением в 52 миллиона — всё равно, что для нас потерять 34 тысячи. А российская сверхсмертность в прошлом году достигла 324 тысяч — разница на порядок!

Контраст становится ещё более очевидным, если учесть долгосрочные тренды. В отличие от России, где с 2005 года смертность снижалась, в Южной Корее смертность с 2009 года неуклонно росла — сказывалось быстрое старение населения. С 2009 по 2018 годы количество умерших увеличилось с 252 до 299 тысяч человек — прибавка по пять с лишним тысяч в год.

По какой-то причине год предпандемийный выломился из этого тренда, оказался необыкновенно удачным, и вместо ожидаемых 304 или 305 тысяч скончалось всего 295 тысяч корейцев.

Поэтому обратите внимание: только по сравнению с этой, непредвиденно низкой цифрой 2019 года мы можем говорить о сверхсмертности корейцев в пандемию.

Если же сравнить с прогнозируемым на 2020 год числом умерших в 310 тысяч (к этому вёл тренд последнего десятилетия), то никакой избыточной смертности в этой стране нет вообще. Надев свои «матерчатые забрала», чётко выполняя указания санитарных властей, корейцы не отдали в жертву ковиду своих земляков.

Официальные медицинские данные об умерших от коронавируса в Корее (всего около 2 тысяч человек с февраля 2020 по июль 2021) вполне подтверждаются независимой оценкой гражданской демографии.

Похожая ситуация и в Японии (источник — Portal site of Official Statistics of Japan). Японская смертность в последнее десятилетие стабильно росла по той же причине, что современная корейская и полувековой давности советская, — население Страны восходящего солнца быстро стареет. Однако год 2020 нарушил тенденцию. В разгар пандемии умерло на 9 тысяч японцев меньше! Как так могло случиться?

Да, подтверждённая медициной смертность от ковида в Японии и Корее весьма невелика, как по сравнению с европейской, так и с российской. В 2020 году коронавирус унёс менее 4 тысяч японских жизней. Но ведь унёс, а не добавил — откуда же снижение смертности?

Может быть, это случайное совпадение: по каким-то, допустим, климатическим обстоятельствам, 2020 год в Японии оказался экстремально удачным для здоровья населения, как 2019 год в Южной Корее. Однако есть и другое объяснение: при строгом соблюдении общих санитарных ограничений снижается не только частота заражения коронавирусом, но и число нековидных смертей: реже встречаются иные инфекции и пищевые отравления, реже случаются ДТП и убийства.

Такая же картина наблюдалась и в Великобритании. Хотя там жертв коронавируса на порядок больше, чем в Японии, и общая смертность в пандемию повысилась в разных регионах на 5-8%, но исключительно за счёт ковида (см. Таблицу 4).

Очевидно, что британский локдаун, более строгий, чем на России, привёл не к росту, а к сокращению смертей от привычных, нековидных причин.

Аналогичная картина наблюдалась в Германии, Франции, Швейцарии, Чехии, Дании, Норвегии, Ирландии: в период строгих санитарных мер число смертей от иных причин, не связанных с коронавирусом, в этих странах не увеличивалось, а незначительно сокращалось.

Это неопровержимо доказывает, что сами по себе такие меры, как масочно-перчаточный режим, самоизоляция и прочие антиэпидемические ограничения, не являются фактором летальности, по крайней мере, на временном отрезке длиной в полгода-год.

Возвращаясь к Японии, отметим, что в пандемию там увеличилось число самоубийств. Этот факт привлёк внимание мировой прессы, новости выходили под заголовками: «В Японии суицид уносит больше жизней, чем коронавирус».

Конечно, вспышка суицида на фоне экономического кризиса и моральной депрессии, вызванных пандемией, вполне предсказуема.

Однако в абсолютных цифрах эта вспышка выглядит довольно скромной: число самоубийств в Японии выросло на 5%, или на 960 случаев. Ясно, что на демографию большой страны с населением в 126 миллионов это практически не повлияло. А на фоне сотен тысяч избыточных смертей 2020 года на России или США, которых избежала Япония, прибавка самоубийств в Стране восходящего солнца и вовсе кажется статистическим колебанием.

А если вируса как бы нет?

Окончательный ответ на вопрос «Могут ли быть значимой причиной повышения смертности жёсткие санитарные меры?» мы получим, если познакомимся с картиной на противоположном полюсе пандемийного мира.

Известно, что в Белоруссии распространение коронавируса поначалу игнорировалось на самом высшем государственном уровне и никаких ограничений не вводилось вообще. Как же это повлияло на белорусскую смертность?

В апреле 2020 года Белстат показал прирост смертности по сравнению с аналогичным месяцем предыдущего года на 7%. В мае смертность увеличилась уже на 18%, а в июне — на 40%. После этого месяца демографические данные по этой стране были засекречены и на сайте Белстата на публиковались.

Формально белорусский минздрав приводит очень скромные цифры скончавшихся непосредственно от коронавируса, но от чего же тогда в Белоруссии умерло такое множество людей? Явно не от «избыточных санитарных мер», ведь там до середины лета 2020 года жизнь шла своим чередом, словно никакой коронавирус никому не угрожал.

Что происходило в Белоруссии дальше — остаётся скрыто завесой тайны, но следует предположить, что ничего хорошего, в противном случае зачем местной власти это скрывать?

По отдельным цифрам, просачивающимся из Белстата (например, тут https://kp-by.turbopages.org/kp.by/s/online/news/4253215/), можно косвенно оценить масштаб трагедии.

Так, естественная убыль в Белоруссии в 2020 году выросла на 41,6 тысячи человек. Допуская, что снижение рождаемости в этой очень близкой нам стране было аналогично снижению на России, получим следующие цифры (см. Таблицу 5). Предполагаемое снижение рождаемости в Белоруссии рассчитано от российского, пропорционально населению.

Судя по расчёту, можно предположить, что избыточная смертность в Белоруссии почти вдвое превышает российскую (для сравнения, почти в три раза — американскую, в четыре раза — английскую, примерно в семь раз — германскую, не говоря уже о Японии, Норвегии, Дании и ряде других стран, которые вообще не допустили избыточной смертности по итогам минувшего года).

Кстати, при самом беглом взгляде на приведённый здесь ряд государств бросается в глаза, что рост смертности тем ниже, чем строже антиэпидемические меры.

Очевидно, что в Белоруссии, где в первые три месяца пандемии никаких ограничений не вводилось, имел место колоссальный и резкий скачок смертности. Не препятствуя распространению коронавируса, Белоруссия уже на третий месяц вышла на такой уровень смертности, которого Россия с её довольно либеральными, по мировым критериям, мерами достигла только на девятый месяц, в ноябре, на пике так называемой «второй волны» (а большинство стран Восточной Азии и Европы вовсе к этому уровню не приблизились).

Немудрено, что после этого белорусское руководство резко сменило своё отношение к проблеме, стало вводить ограничения, пригласило экспертов ВОЗ и начало переговоры с Россией о приобретении вакцины.

Стоит добавить, что такой же стремительный скачок смертности (пик избыточных смертей в 49% достигнут на третьем месяце эпидемии) зафиксирован лишь в одной стране мира — Швеции, руководство которой избрало путь «естественного распространения инфекции», с очень ограниченным набором санитарных мер.

Правда, шведское общество отреагировало на этот шок гораздо более дисциплинированным, чем на России, добровольным соблюдением санитарных мер, что позволило в последующие месяцы снизить шведскую избыточную смертность до минимума.

Сколько из умерших было заражено?

Вернёмся к главному вопросу статьи и, не побоюсь сказать, современной русской демографии. За последние 15 месяцев на России имело место примерно 550 тысяч избыточных смертей.

При этом, по сообщению оперативного штаба по борьбе с коронавирусной инфекцией, на 25 июля 2021 года от ковида скончалось чуть менее 154 тысяч наших сограждан, или всего 28 процентов от общего числа жертв пандемии. Отчего же умерли остальные 72 процента?

Выше мы убедились, что строгие санитарные меры не могут оказаться причиной повышенной смертности.

Существует ещё одно объяснение подозрительно большого разрыва между сверхсмертностью и смертностью от ковида, которое, например, озвучил «главный телевизионный доктор РФ» Александр Мясников: «Причиной смерти двух третей умерших в 2020 году стало неоказание адекватной помощи больным с иными заболеваниями, и так по всему миру… на одного умершего от коронавируса приходилось двое умерших от недостаточной помощи больным другими заболеваниями», — сообщил он в интервью «МК.RU» от 10 февраля 2021 года.

То, что больницы на пике каждой эпидемической «волны» не справлялись с обычными больными, это факт.

Во-первых, почти все врачи сами переболели ковидом, многие были надолго выведены из строя, а некоторые и вовсе умерли; во-вторых, часть коек и оставшегося персонала была отвлечена на коронавирусных пациентов.

Конечно, это увеличивало смертность от традиционных заболеваний. Но хотелось бы уточнить, какую долю в русской сверхсмертности составили эти, не прямые, а косвенные жертвы пандемии? Неужели почти три четверти?

Слова Мясникова о том, что похожая картина наблюдалась по всему миру, мягко говоря, не совпадают с данными зарубежной статистики. Ниже проанализированы данные по 29 странам и трём мегаполисам разных континентов — с целью сравнить структуру сверхсмертности: какая доля избыточных смертей была идентифицирована как ковид и какая нет?

Результаты приведены в Таблице 6 (источник: публикация Jin Wu, Allison McCann, Josh Katz, Elian Peltier and Karan Deep Singh, «New York Times», Nov. 27, 2020).

Эти данные относятся к первым семи-восьми месяцам эпидемии в каждой стране, что для России соответствует апрелю-ноябрю 2020 года. Как видим, национальные картины эпидемии различаются очень значительно.

В ряде стран не допустили роста смертности вообще, где-то почти не прибавилось нековидных смертей, где-то избыточная смертность объясняется коронавирусом только наполовину.

Но такая же ситуация, как на России, — чтобы на ковид пришлось менее 30% избыточных смертей (для 2020 года — всего 17%), а остальные приключились по иным причинам, — обнаружена мной лишь в одном из тридцати двух обследованных здесь регионов мира, в Индонезии.

Если скачок нековидных смертей объясняется, по Мясникову, слабостью медицины, которая не выдержала натиска коронавирусных больных и перестала лечить остальных пациентов, то получается, что российское здравоохранение, наряду с индонезийским, оказалось одним из худших в мире.

Большинство из нас готово согласиться, что отечественная медицина слабее, чем в Германии, Японии или Израиле. Но хуже, чем в Эквадоре или Перу?! Это кажется слишком критичным взглядом.

Чтобы разгадать возникший ребус, обратимся к региональной статистике по России. Различия в масштабах официально зарегистрированной ковидной заболеваемости и смертности между субъектами РФ (в расчёте на миллион человек) весьма велики.

Чтобы не перегружать читателя данными, приведём цифры по 15 крупнейшим регионам нашей страны (подробности расчёта можно посмотреть на моём сайте demograf.org https://demograf.org/pub/russtat/munipulyacii-so-smertyu.htm) — см. Таблицу 7.

Судя по данным федерального оперштаба, самый свирепый удар эпидемии пришёлся по столицам — Петербургу и Москве, — что кажется логичным: ведь именно жители этих мегаполисов, чаще других бывающие за границей, первыми завезли вирус на территорию России.

С другой стороны, складывается впечатление, что коронавирус пощадил население Самары, Краснодара, Челябинска и ряда других территорий, не говоря уже о Татарстане и Башкортостане, мимо которых эпидемия словно и вовсе прошла стороной, не отличаясь свирепостью от сильного сезонного гриппа.

Добавим сюда, что официальная статистика заражений довольно тесно коррелирует со статистикой смертности: регионы-«лидеры» остаются «лидерами», регионы-«аутсайдеры» — «аутсайдерами».

Официально признанная смертность от ковида в Петербурге примерно в 40 раз превосходит таковую в Башкирии. В этом диапазоне заключён весь региональный разброс по России; данные по остальным — средним и малым — регионам РФ полностью укладываются между Петербургом и Башкортостаном.

Такая неравномерность в проявлениях эпидемии между регионами единой страны кажется прямо-таки невероятной. Однако дальнейший анализ позволит разобраться и с этой загадкой.

Логично предположить, что в тех регионах, где количество заболевших и умерших от коронавируса оказалось заметно выше среднероссийского (около 370), ощутимо выше должен быть и скачок «сверхплановых» нековидных смертей.

Ведь именно там, где огромен наплыв пациентов, инфицированных коронавирусом, здравоохранение должно было не справляться и «трещать по швам». А там, где коронавирус не разгулялся, лечение обычных пациентов могло бы продолжаться в штатном режиме.

Однако на деле, если сравнить региональные данные по росту ковидной и нековидной смертности, всё выглядит наоборот (см. Таблицу 8).

Вопреки ожиданиям, именно в регионах с минимальной ковидной смертностью максимума достиг прирост смертей от иных, не идентифицированных как ковид, причин. В «счастливо избежавших коронавируса» регионах обычная смертность скакнула в два-три раза сильнее, чем в регионах, наиболее жестоко поражённых новой инфекцией.

Если же мы сложим цифры в обоих столбиках и сравним общий прирост смертности, то обнаруженные ранее огромные региональные различия тут же стираются.

Разброс между субъектами РФ становится не более чем двукратным: от 1573 избыточных смертей на миллион дагестанцев до 3351 избыточной смерти на миллион жителей Самарской области.

Вот это уже похоже на правду: региональные различия таких масштабов внутри одного государства вполне ожидаемы. Причём и объясняются эти различия тоже очень легко: в регионах, где моложе население (в первую очередь Кавказ, во вторую — Сибирь), общие коэффициенты смертности и раньше были ниже среднероссийских, и сейчас, в пандемию, выросли в меньшей мере. Получается, что угроза жизни населения в разных уголках России сложилась в минувшем году примерно одинаковая.

Но почему тогда, на фоне сопоставимого роста смертности по регионам России, именно там, где зафиксирован минимум жертв ковида, максимально увеличилось количество обычных смертей?

Объяснение годится только одно: желая выглядеть успешными в борьбе с эпидемией, региональные чиновники сильно преуменьшали число умерших, инфицированных коронавирусом, и списывали их смерти в «иные причины».

Кто больше преуспел в занижении ковидной смертности, тот сильнее раздул смертность от обычных заболеваний. Ведь за увеличение обычной смертности никаких «оргвыводов сверху» не грозило, всё внимание федерального центра было приковано к борьбе с коронавирусной эпидемией. Вот региональные столоначальники и постарались победить эпидемию самым испытанным и надёжным способом — на бумаге.

И если власти Северной столицы повели себя максимально честно, показав всю или почти всю коронавирусную смертность, которую выявила диагностика, то руководители Башкирии на бумаге оказались в сорок раз эффективнее своих петербуржских коллег. А по факту в Башкирии эпидемия унесла больше жизней (в расчёте на миллион жителей), чем в Петербурге.

Получается, высокая доля некоронавирусных избыточных смертей возникла не потому, что плохо сработала российская медицина, а прежде всего потому, что «отлично» сработало российское чиновничество, умело скрывавшее подлинные масштабы пандемии и строчившее приукрашенные рапорты в столицу. Мясников же человек подневольный, ему на телевидении большие деньги платят совсем не за то, чтобы он высокопоставленных фальсификаторов выявлял. Вот и пришлось ему валить с больной головы на здоровую, перекладывая вину за избыточную смертность на своих коллег-медиков.

А если посмотреть с ещё одной стороны?

То, что данные правительственного оперативного штаба по борьбе с коронавирусной инфекцией занижены, признала и профессиональная российская статистика.

Если оперштаб на 1 января 2021 года сообщал итоговую сумму ковидных смертей по России в 57,5 тысячи человек, то Росстат 8 февраля уточнил — заражённых коронавирусом на протяжении года умерло почти втрое больше, а именно 162,4 тысячи.

Правда, при этом, как утверждает статистика, почти в 45 тысячах случаев «коронавирусная инфекция была сопутствующим заболеванием, но никак не повлияла на причину смерти». Вот эта цифра вызывает особый интерес, поскольку даёт в наши руки инструмент для проверки.

Во время полемики с историками-ревизионистами, пытавшимися радикально завысить потери Красной армии в годы Великой Отечественной войны, я уже указывал, что демография — очень точная наука, в которой трудно обманывать. Различные данные связаны друг с другом таким количеством связей, что фальсификатор сотрясает всю систему связей и запутывается во лжи, как муха в паутине.

Так вот, собрав отчёты региональных органов Федеральной службы госстатистики, Росстат сообщил о 45 тысячах случайных совпадений смерти от других причин с коронавирусным заражением.

Возможны ли такие случаи в природе? Конечно. Мы знаем, что у многих людей новая инфекция протекает очень легко или вовсе бессимптомно и в таком случае при совпадении с каким-то грозным заболеванием могла вовсе не приблизить произошедшую смерть. Однако сколько может быть таких случайных совпадений?

Мы знаем, что вирус выявляется на протяжении примерно трёх недель, даже меньше. То есть, если верить оперштабу и признать, что на 1 января в нашей стране было 3 186 тысяч заражений, из которых 3 071 тысяча не закончились смертью, то в каждый конкретный момент несмертельно инфицированными были в среднем чуть более 170 тысяч россиян (3 071 000×21 / 365). Это 0,12% населения.

И это значит, что случайные совпадения заражения со смертью от другой причины могли иметь место в 0,12% случаях смертей.

А у нас «случайно» умерло 45 тысяч из 2 миллионов покойных, официально не признанных ковидными. Это 2,25%, почти в двадцать раз больше!

Что означает такая несостыковка? Либо то, что реально заражённых было намного больше, чем сообщает оперштаб (не 0,12% на каждый текущий момент, а 2 с лишним процента, а за год переболело не три миллиона сограждан, а миллионов шестьдесят).

Либо то, что умерших от ковида записывали в графу «умершие от иных причин». Скорее всего, имело место и то, и другое — как подсказывала на местах фантазия чиновников. Но бесспорно: и то, и другое свидетельствует об очень сильном, многократном приукрашивании реальной картины.

Таким образом, любые разговоры о том, что власть раздувает масштабы эпидемии и запугивает население, надо отмести. Власть поступает ровным счётом наоборот: занижает и успокаивает.

Любопытно, как ведут себя в этом отношении отдельные регионы. Мы уже видели, что существует огромный разброс в официальной смертности от коронавируса: например, Татарстан в 30 раз отстаёт от Петербурга и в 15 раз от Москвы.

Анализируя региональные данные, мы уже пытались ответить на вопрос: Татарстан так сильно занижает ковидную статистику или её завышают столицы? Посмотрим на эту проблему через призму «случайных смертей», в чём поможет Таблица 9:

Для справки: число нековидных смертей в Петербурге, Москве, Оренбургской области и Татарстане: 5 912, 9 726, 3 396, 5 734 соответственно; число смертей, где «ковид не являлся причиной смерти»: 386, 936, 142, 268 соответственно.

Отсюда очевидно, что так называемые «случайные совпадения» в столицах превышают свою ожидаемую частоту почти на порядок, а в Татарстане и вовсе в 150 раз! Это говорит о том, что приукрашивание обстановки наблюдалось не только в Татарстане и других подобных регионах, где сокрытие ковида достигло совсем бессовестных размеров, но также в относительно «честных» Петербурге и Москве.

Вероятно, для создания благостной картины использовались оба механизма — и многократно занижалось число заражённых, и часть умерших от ковида переводилась в «случайные совпадения заражений» со смертями по другим причинам.

Отсюда мы можем предположить, что даже Петербург, отнесший на ковид 57% всей избыточной смертности, тоже приуменьшил масштабы бедствия и фактически доля умерших от ковида среди «внеплановых» смертей в городе на Неве значительно больше, не исключено, что все 100%. Про Татарстан, Башкирию, Ленинградскую и Липецкую области, других «ударников по борьбе с инфекцией» и говорить нечего.

Если этих доводов не достаточно

Этот раздел специально обращён к тем, кто продолжает считать коронавирус раздутой угрозой, а все приведённые здесь цифры, доказывающие обратное, — продуктом мирового заговора.

Уточняю сразу: я не ставлю здесь задачи выяснить, откуда появился коронавирус и какие цели преследуют различные мировые силы, вовлечённые в коронакризис. Боюсь, что с той исходной информацией, которой мы располагаем, этот вопрос пока не может получить полноценного ответа.

Цель этой публикации гораздо прозаичнее — выяснить, является ли новый вирус действительно смертоносной угрозой, требующей общенациональной мобилизации, или это всего-навсего аналог сезонного гриппа или, на худой конец, туберкулёза, который общество могло если не проигнорировать полностью, то оставить на далёкой периферии своего внимания.

Все цифры, которые я привёл выше, говорят в пользу первого тезиса: коронавирус — из ряда вон выходящая инфекционная угроза, требующая общенационального санитарного сопротивления.

Но что можно сказать человеку, который не верит в подлинность этих цифр?

Как заявил мне один знакомый коронадиссидент, «везде, где цифры, — там враньё; чтобы знать правду — слушай YouTube уважаемого профессора N».

Допустим на минуту, что все эти цифры и впрямь враньё.

Сначала предлагаю проверить логику этой концепции (тотальной манипуляции с цифрами всеми бюро мировой статистики), а потом покажу, как мы сами, путём личного эксперимента, можем проверить подлинность или лживость некоторых цифр.

Допустим, что японская статистика занизила смертность по заданию неких могущественных мировых сил, чтобы доказать всему человечеству, что всеобщее дисциплинированное ношение масок и соблюдение дистанции действительно может спасти людей в пандемию.

Но почему тогда японские статисты не скрыли рост самоубийств во время изоляционных мер? Это же аргумент против изоляции. Раз есть задание манипулировать цифрами, все манипуляции должны осуществляться в одном, заданном направлении.

Допустим также, что в Башкирии не занижали смертность от ковида, что там «честные, не продавшиеся ВОЗ» чиновники написали правду — коронавирус унёс во всей большой республике всего чуть больше сотни человек.

Тогда получается, что в Петербурге «продавшиеся ВОЗ злодеи» ковидную смертность многократно завысили, чтобы пугать граждан и призывать к «санитарной диктатуре».

Допустим, и это так. Но откуда тогда в Башкирии взялась огромная избыточная смертность в период пандемии, если там правят «не продавшиеся ВОЗ» люди и всё должно идти, как год назад, без всякой ложной шумихи? Откуда взялся гигантский скачок смертности в Белоруссии, где сам президент поначалу был коронадиссидентом?

Нет, отдельные предположения о ковид-манипуляциях, «призванных запугать народ и склонить его к санитарной диктатуре», не складываются в цельную картину, по крайней мере, в отношении цифр смертности.

А теперь давайте сами убедимся, какую позицию занимает российская правительственная вертикаль: нагнетает она панику, публикуя завышенные цифры, или приукрашивает картину, всячески уменьшая подлинные масштабы беды?

Согласно официальным данным, к декабрю прошлого года число заражённых коронавирусом в нашей стране достигло 3 миллионов человек (примерно 2% населения), а к июлю эта цифра перевалила за 6 миллионов (около 4% сограждан).

Теперь посчитайте своих знакомых: сколько из них переболело коронавирусом? У вас получится примерно половина, если не больше. И что же в таком случае делает правительство: преувеличивает или приуменьшает?

Проверить смертность от коронавируса гораздо сложнее, поскольку на сегодня от него скончался примерно один из трёхсот россиян — значит, чтобы получить более-менее представительную выборку, каждый из нас должен иметь хотя бы десяток тысяч знакомых. Но удостовериться в том, что скачок смертности в период пандемии не выдумка, не статистический фокус — гораздо проще.

В большинстве русских райцентров всех людей хоронят на одном-единственном кладбище, рядами, двигаясь по которым нетрудно проследить хронологию смертей. Люди, которые потратили уже сотни и тысячи часов в интернете, доказывая, что коронавирус не опасен, могли бы найти несколько часов, чтобы прогуляться по такому кладбищу в ближайшем районном центре и посчитать могилы своих соотечественников: например, в декабре 2019 года и в декабре 2020 года, в июне 2019 года и в июне 2021 года и так далее… Заранее предсказываю: рост обнаружится везде, в указанные месяцы в среднем раза в полтора.

А вот ещё несколько доказательств, на этот раз — из жизни персон, которые у всех на виду. От ковида за минувший год пандемии умерло четыре депутата Государственной Думы: Агаев, Антошкин, Шурчанов и сестра министра обороны Лариса Шойгу.

Вряд ли кто-то усомнится, что их плохо лечили, тем более — что кто-то осмелился отказать им в госпитализации. А четыре человека, скончавшихся от коронавирусной инфекции, из четырёхсот пятидесяти — это много, это более высокий процент, чем среди рядовых россиян.

Для сравнения — за все четыре доковидных года в Госдуме умерло шесть депутатов: Грищенко, Евтушенко, Кобзон, Ковалёв, Коровников, Тарасюк. Полторы смерти на обычный год против четырёх в пандемию. В этом микросрезе российской элиты всё налицо: и почти трёхкратный рост смертности, и главная роль ковида в этой трагедии, — и на бездействие здравоохранения эти смерти списать невозможно.

Ещё пример: по словам священника Алексия Батаногова на телеканале «Спас», в Москве в год ковида умерло около сотни священников, хотя ранее на каждом годовом епархиальном собрании поминали не более десяти. У тех, кто по роду деятельности общается с большим количеством людей, рост смертности оказался колоссальным!

Поскольку информацию о смертности столичных священников, в отличие от смертности депутатов Госдумы, проверить сложнее, разовью тему на более заметной группе людей. В мире всего 12 стран, где большинство населения исповедует православное христианство.

Так вот, за один год от ковида умерло три первосвященника из двенадцати — Митрополит Черногорский Амфилохий, Патриарх Сербский Ириней и Экзарх Белорусский Филарет.

Да, можно признать, что они все были старенькие, риск их ухода из жизни и без коронавируса был высок. Но обратите внимание: все трое умерли от ковида, а от других болезней в этот год не умер ни один первоиерарх православной страны. Такая же картина и в Госдуме. То есть коронавирус в минувший год стал первоочередным фактором смертности, страшнее любого другого заболевания — даже для тех лиц, кто имеет доступ к первоклассному лечению.

Это не фейк и не преувеличение, это настоящая война

Если не заниматься очковтирательством, надо признать: вся избыточная смертность на России (а это на конец июля примерно 550 тысяч человек!) вызвана распространением коронавируса.

Львиная доля этих умерших (по самой скромной оценке, не менее 80%) переболели ковидом, а остальные оказались косвенными жертвами эпидемии из-за общего проседания медицины, не справлявшейся с потоком заражённых.

Кстати, трудно сказать, что представляло больший риск на пике эпидемии: стационарное лечение или отказ в госпитализации?

По моим наблюдениям, огромное количество людей, на протяжении минувших осени и зимы стационарно лечившихся от традиционных заболеваний, заразилось ковидом в больницах.

Среди одиннадцати человек, лично известных мне до эпидемии и скончавшихся от ковида, пять пожилых людей подхватили коронавирус в больницах, в отделениях другого профиля. Эта выборка слишком мала, чтобы оценить общее число заражённых таким образом, но достаточна, чтобы понять остроту проблемы.

Поэтому предположение, что смертность можно было снизить, если бы медики не уделяли такого внимания коронавирусу, в корне неверен. Наоборот, смертоносным оказался недостаток внимания, в частности отсутствие обязательного тестирования на SARS-Cov2 всех лиц, направляемых в стационары.

550 тысяч человек, унесённых пандемией всего за 15 месяцев, эквивалентны потерям на большой войне. Эта цифра почти в сорок раз превышает потери советского контингента за всю десятилетнюю кампанию в Афганистане. Среднемесячные жертвы наших современников от ковида выше, чем среднемесячные жертвы Русской Армии в годы Первой мировой войны.

Кажется, разговоры о том, что коронавирус — это фейк, стихли уже давно. Так пора бы ещё прекратить фривольные сравнения этой, достаточно свирепой, инфекции с сезонным гриппом и ОРВИ.

Для убедительности ниже приведена Таблица 10, где сопоставлены смертность от самых распространённых на России инфекционных заболеваний и избыточная смертность, вызванная ковидом.

Смертность, вызванная коронавирусом, на порядок превышает привычную для нашей страны смертность от всех инфекционных болезней, вместе взятых.

Это аналог большой войны, которая требует от нашего народа не прятать голову в песок, убаюкивая себя беспочвенными отговорками про «обычную ОРВИ», а мобилизовать все силы для сопротивления эпидемии и для спасения жизней наших сограждан.

Пример многих развитых стран, прежде всего стран Восточной Азии, убедительно доказывает, что эффективными солидарными действиями общество может нейтрализовать эпидемию и сберечь своих людей от массовой гибели.

Читайте также: Принуждение Израиля к миру

Владимир Тимаков, специально для «Русской Весны»